Неточные совпадения
Но почему заказанная у
господина Винтергальтера
новая голова до сих пор не прибывает, о том неизвестен.
— Скверная история, но уморительная. Не может же Кедров драться с этим
господином! Так ужасно горячился? — смеясь переспросил он. — А какова нынче Клер? Чудо! — сказал он про
новую французскую актрису. — Сколько ни смотри, каждый день
новая. Только одни французы могут это.
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень — Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно
новый,
Он звуки льет — они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но,
господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба,
И
новый он приял венец.
Он умер в час перед обедом,
Оплаканный своим соседом,
Детьми и верною женой
Чистосердечней, чем иной.
Он был простой и добрый
барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир,
Под камнем сим вкушает мир.
Но
господин Лебезятников, следящий за
новыми мыслями, объяснял намедни, что сострадание в наше время даже наукой воспрещено и что так уже делается в Англии, где политическая экономия.
— Начальство очень обозлилось за пятый год. Травят мужиков. Брата двоюродного моего в каторгу на четыре года погнали, а шабра — умнейший, спокойный был мужик, — так его и вовсе повесили. С баб и то взыскивают, за старое-то, да! Разыгралось начальство прямо… до бесстыдства! А помещики-то
новые, отрубники, хуторяне действуют вровень с полицией. Беднота говорит про них: «Бывало — сами водили нас усадьбы жечь,
господ сводить с земли, а теперь вот…»
— Ну вот, шутка! — говорил Илья Ильич. — А как дико жить сначала на
новой квартире! Скоро ли привыкнешь? Да я ночей пять не усну на
новом месте; меня тоска загрызет, как встану да увижу вон вместо этой вывески токаря другое что-нибудь, напротив, или вон ежели из окна не выглянет эта стриженая старуха перед обедом, так мне и скучно… Видишь ли ты там теперь, до чего доводил
барина — а? — спросил с упреком Илья Ильич.
— Огорчил! — шептал, растерявшись совсем, Захар от этого
нового жалкого слова. Он метал взгляды направо, налево и прямо, ища в чем-нибудь спасения, и опять замелькали перед ним и паутина, и пыль, и собственное отражение, и лицо
барина.
Вот как ты бережешь покой
барина: расстроил совсем и лишил меня какой-нибудь
новой, полезной мысли.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то
новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то
господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
Русский народ вступает в
новый исторический период, когда он должен стать
господином своих земель и творцом своей судьбы.
— Я хороший сон видел,
господа, — странно как-то произнес он, с каким-то
новым, словно радостью озаренным лицом.
Но особенно не понравилась ему одна «
новая» песенка с бойким плясовым напевом, пропетая о том, как ехал
барин и девушек пытал...
В комнату набралось много
новых лиц; но Дикого-Барина я в ней не видал.
Мы не сомневались в последствиях и полагали
нового товарища уже убитым. Офицер вышел вон, сказав, что за обиду готов отвечать, как будет угодно
господину банкомету. Игра продолжалась еще несколько минут; но чувствуя, что хозяину было не до игры, мы отстали один за другим и разбрелись по квартирам, толкуя о скорой ваканции.
— Молчи, — сказал Дубровский. — Ну, дети, прощайте, иду куда бог поведет; будьте счастливы с
новым вашим
господином.
Новое поколение не имеет этого идолопоклонства, и если бывают случаи, что люди не хотят на волю, то это просто от лени и из материального расчета. Это развратнее, спору нет, но ближе к концу; они, наверно, если что-нибудь и хотят видеть на шее
господ, то не владимирскую ленту.
Как рыцарь был первообраз мира феодального, так купец стал первообразом
нового мира:
господа заменились хозяевами. Купец сам по себе — лицо стертое, промежуточное; посредник между одним, который производит, и другим, который потребляет, он представляет нечто вроде дороги, повозки, средства.
Сенные девушки, в
новых холстинковых платьях, наполняют шумом и ветром девичью и коридор; мужская прислуга, в синих суконных сюртуках, с белыми платками на шеях, ждет в лакейской удара колокола; два лакея в ливреях стоят у входных дверей, выжидая появления
господ.
Но машину не привозили, а доморощенный олух мозолил да мозолил глаза властной барыни. И каждый день прикоплял
новые слои сала на буфетном столе, каждый день плевал в толченый кирпич, служивший для чищения ножей, и дышал в чашки, из которых «
господа» пили чай…
Улиту, в одной рубашке, снесли обратно в чулан и заперли на ключ, который
барин взял к себе. Вечером он не утерпел и пошел в холодную, чтобы произвести
новый допрос Улите, но нашел ее уже мертвою. В ту же ночь призвали попа, обвертели замученную женщину в рогожу и свезли на погост.
В этот день он явился в класс с видом особенно величавым и надменным. С небрежностью, сквозь которую, однако, просвечивало самодовольство, он рассказал, что он с
новым учителем уже «приятели». Знакомство произошло при особенных обстоятельствах. Вчера, лунным вечером, Доманевич возвращался от знакомых. На углу Тополевой улицы и шоссе он увидел какого-то
господина, который сидел на штабеле бревен, покачивался из стороны в сторону, обменивался шутками с удивленными прохожими и запевал малорусские песни.
— Ну, это еще ничего, — сказал он весело. И затем, вздохнув, прибавил: — Лет через десять буду жарить слово в слово. Ах,
господа,
господа! Вы вот смеетесь над нами и не понимаете, какая это в сущности трагедия. Сначала вcе так живо! Сам еще учишься, ищешь
новой мысли, яркого выражения… А там год за годом, — застываешь, отливаешься в форму…
Когда Доманевич, не узнав в веселом
господине нового учителя, проходил мимо, тот его окликнул...
Последними уже к большому столу явились два
новых гостя. Один был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они были из дальних сибиряков и оба попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет
господин, держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно было их посадить.
— Позвольте мне кончить,
господа… Дело не в названии, а в сущности дела. Так я говорю? Поднимаю бокал за того, кто открывает
новые пути, кто срывает завесу с народных богатств, кто ведет нас вперед… Я сравнил бы наш банк с громадною паровою машиной, причем роль пара заменяет капитал, а вот этот пароход, на котором мы сейчас плывем, — это только один из приводов, который подчиняется главному двигателю… Гений заключается только в том, чтобы воспользоваться уже готовою силой, а поэтому я предлагаю тост за…
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей
новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы идти вверх по реке, к пристани прискакал какой-то
господин и отчаянно замахал руками. Это был Ечкин.
«Как рыцарь был первообразом мира феодального, так купец стал первообразом
нового мира;
господа заменились хозяевами».
В
новой истории Сахалина играют заметную роль представители позднейшей формации, смесь Держиморды и Яго, —
господа, которые в обращении с низшими не признают ничего, кроме кулаков, розог и извозчичьей брани, а высших умиляют своею интеллигентностью и даже либерализмом.
После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам
барин — добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим
новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: «не могу знать», «кушайте, ваше высокоблагородие», «точно так».
— Спасибо,
барин, — говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося соху на
новую борозду.
В дверях ему удалось как бы поправиться, натолкнувшись на одного входившего
господина; пропустив этого
нового и незнакомого князю гостя в комнату, он несколько раз предупредительно подмигнул на него сзади и таким образом все-таки ушел не без апломба.
И Лемм уторопленным шагом направился к воротам, в которые входил какой-то незнакомый ему
господин, в сером пальто и широкой соломенной шляпе. Вежливо поклонившись ему (он кланялся всем
новым лицам в городе О…; от знакомых он отворачивался на улице — такое уж он положил себе правило), Лемм прошел мимо и исчез за забором. Незнакомец с удивлением посмотрел ему вслед и, вглядевшись в Лизу, подошел прямо к ней.
Старуха сдалась, потому что на Фотьянке деньги стоили дорого. Ястребов действительно дал пятнадцать рублей в месяц да еще сказал, что будет жить только наездом. Приехал Ястребов на тройке в своем тарантасе и произвел на всю Фотьянку большое впечатление, точно этим приездом открывалась в истории кондового варнацкого гнезда
новая эра. Держал себя Ястребов настоящим
барином и сыпал деньгами направо и налево.
Аристашка только замычал, с удивлением разглядывая
новое начальство. Это был небольшого роста
господин, неопределенных лет, с солдатскою физиономией; тусклый глаз неопределенного цвета суетливо ерзал по сторонам. Дорожный костюм был сменен горно-инженерским мундиром. Все движения отличались порывистостью. В общем ничего запугивающего, как у крепостных управляющих, вроде Луки Назарыча, умевших наводить панику одним своим видом.
—
Господа! позвольте мне представить вам
новое лицо, которое вы должны принять по-братски, — произнес Рациборский, подводя Розанова за руку к столику, перед которым сидели четыре человека.
Швейцар улыбнулся, как улыбаются старые люди именитых
бар, говоря о своих
новых хозяевах из карманной аристократии.
Я сумею его уговорить, как верблюда от
господина Фальцфейна из
Новой Аскании.
Хотел поусердствовать вам, самую лучшую посуду дал,
новую; только большим
господам ее дают.
Впрочем, и того, что я понял, было достаточно для меня; я вывел заключение и сделал
новое открытие: крестьянин насмехался над
барином, а я привык думать, что крестьяне смотрят на своих
господ с благоговением и все их поступки и слова считают разумными.
— Все мы, и я и
господа чиновники, — продолжал между тем Постен, — стали ему говорить, что нельзя же это, наконец, и что он хоть и муж, но будет отвечать по закону… Он, вероятно, чтобы замять это как-нибудь, предложил Клеопатре Петровне вексель, но вскоре же затем, с
новыми угрозами, стал требовать его назад… Что же оставалось с подобным человеком делать, кроме того, что я предложил ей мой экипаж и лошадей, чтобы она ехала сюда.
— Я ругаюсь?.. Ах, ты, бестия этакой! Да по головке, что ли, тебя за это гладить надо?.. — воскликнул Макар Григорьев. — Нет, словно бы не так! Я, не спросясь
барина, стащу тебя в часть и отдеру там: частный у меня знакомый — про кого старых, а про тебя
новых розог велит припасти.
— Ну, теперь я и другими
господами займусь! — сказал Павел с мрачным выражением в лице, и действительно бы занялся, если бы
новый нравственный элемент не поглотил всей души его.
— В таком случае, я на днях же поеду собирать и других
господ, — говорил Вихров, совершенно увлеченный этою
новою мыслию.
— Я больше перелагаю-с, — подхватил Салов, — и для первого знакомства, извольте, я скажу вам одно мое
новое стихотворение.
Господин Пушкин, как, может быть, вам небезызвестно, написал стихотворение «Ангел»: «В дверях Эдема ангел нежный» и проч. Я на сию же тему изъяснился так… — И затем Салов зачитал нараспев...
Гораздо уже в позднейшее время Павел узнал, что это топанье означало площадку лестницы, которая должна была проходить в
новом доме Еспера Иваныча, и что сам
господин был даровитейший архитектор, академического еще воспитания, пьянчуга, нищий, не любимый ни начальством, ни публикой.
— Мне жид-с один советовал, — продолжал полковник, — «никогда,
барин, не покупайте старого платья ни у попа, ни у мужика; оно у них все сопрело; а покупайте у господского человека:
господин сошьет ему
новый кафтан; как задел за гвоздь, не попятится уж назад, а так и раздерет до подола. «Э,
барин новый сошьет!» Свежехонько еще, а уж носить нельзя!»
Кроме литературной работы, у Вихрова было много и других хлопот; прежде всего он решился перекрасить в доме потолки, оклеить
новыми обоями стены и перебить мебель. В местности, где находилось Воздвиженское, были всякого рода мастеровые. Вихров поручил их приискать Кирьяну, который прежде всего привел к
барину худенького, мозглявого, с редкими волосами, мастерового, с лицом почти помешанным и с длинными худыми руками, пальцы которых он держал немного согнутыми.
—
Господа, хотите играть в карты? — отнеслась Мари к двум пожилым генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало вошел еще
новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
А нового-то учителя, только за две недели перед тем,
господин Парначев из губернии вывез.